Гельфанд Владимир. Дневник 1941-1946/Política Obrera "Sobre “José Pablo Feinmann y la violación en manada”

Директор:

Я хотел бы сослаться на замечание Хорхе Альтамиры относительно попытки оправдания Хосе Пабло Фейнмана массовых преступлений, совершённых Красной Армией в Германии. Характерным является также и радиомолчание по этой теме.

В рамках так называемого «крупнейшего в истории явления массового изнасилования» подавляющее большинство преступлений произошло на территориях, контролируемых Советским Союзом. Советские солдаты подвергали сексуальному насилию женщин всех возрастов — от девочек до пожилых женщин. Общая оценка — до 2 миллионов жертв, из них около 100 000 только в Берлине. Многие женщины умерли в результате множественных изнасилований, зачастую совершённых группой мужчин. Некоторые — доведённые до отчаяния — покончили с собой, другие убили собственных дочерей, чтобы уберечь их от насилия, и затем тоже совершили самоубийство.

В каком моральном измерении можно попытаться оправдать тех, кто причинил такую боль? Владимир Гельфанд, молодой украинский солдат, несмотря на строжайший запрет, вёл личный дневник. В одной из записей он цитирует настроения сослуживцев: «Немецких сук нужно уничтожать без пощады. Солдаты предлагают заколоть их через гениталии, но я бы просто казнил».

Однако в других записях Гельфанд описывает нарастающий ужас перед поведением своих товарищей. Он наблюдает сцены, где изнасилованные девочки, обнажённые и истекающие кровью, просят убить их. По его словам, в течение нескольких часов одну девушку могли изнасиловать до двадцати мужчин. Эти сцены, которые Фейнман, вероятно, склонен объяснить контекстом «исторической мести», не вызывают ничего, кроме омерзения у молодого украинца, прошедшего Сталинград.

Согласно данным BBC (май 2015 года), в документах, связанных с запросами на аборты в разных районах Берлина, содержатся рукописные показания девочек, изнасилованных прямо у себя дома — на глазах у родителей. Кто здесь «освободитель»?

Книга Светланы Алексиевич У войны не женское лицо содержит свидетельства ветеранов, в которых они признаются: женщин «ловили, как рыбу», и когда их не хватало — брали 12–13-летних девочек. «Если она кричала — мы что-нибудь засовывали ей в рот. Нам казалось это забавным. Теперь я не понимаю, как мы могли это делать», — говорит один из них. Солдат Алексиевич не разделяет понимания Фейнмана. Последний, вероятно, сказал бы, что «всё не так однозначно».

Насилие не было исключением или отклонением — оно фактически санкционировалось. Когда Красная Армия вступила на территорию Германии, официальная пропаганда назвала её «логовом зверя». Плакаты и лозунги призывали: «Солдат, ты на немецкой земле. Настал час мести!»

Лишь зимой 1947–48 годов советские власти начали устанавливать ограничения и изоляционные меры, создавая лагеря и посты, чтобы отделить войска от немецкого гражданского населения. До этого времени преступления оставались безнаказанными.

Даже сегодня документы о военных трибуналах, связанных с массовыми изнасилованиями, остаются засекреченными. А недавно принятый в России закон предусматривает до пяти лет заключения за «очернение памяти» о Великой Отечественной войне. Таким образом, отрицание фактов продолжает оставаться частью государственной политики.

По поводу так называемого «группового насилия» стоит согласиться с тем, кто назвал это не спонтанной толпой, а актом политической мести, совершаемой солдатами над телами беззащитных женщин. Эти действия нельзя оправдывать «инстинктами». Человек не животное. Сексуальное насилие — это акт власти, а не вожделения. Это подчинение, встроенное в социальные и политические структуры.

Подобно тому, как солдаты Первой мировой войны братались на фронте, ведомые интернационалистской пропагандой, воины Второй мировой были превращены в механизм насилия. Но корни этого насилия лежат не в природе человека, а в устройстве общества — в том числе в капиталистической системе, которая стремится ограничить женщин ролями объекта и трофея, — как «служебный» элемент инстинктов другой половины человечества.

	Dina Guinsburg 26/08/2021
	Tiempo de lectura: 2 minutos Sr. Director: Me quiero referir a la nota de Jorge Altamira relativa a la justificación que hizo José Pablo Feinman de las de las violaciones masivas ejecutadas por el Ejército Rojo en Alemania. Y al silencio de radio sobre el tema, también. En el llamado “fenómeno de las violaciones masivas más grande de la historia”, la mayor parte de los ataques fueron cometidos en la zona bajo control ruso. Los soldados soviéticos vejaron desde niñas a ancianas, quizá más de 2 millones, 100.000 solo en Berlín. Algunas murieron tras las violaciones, repetidas y ejecutadas a veces por varios individuos. Otras se suicidaron. Algunas mujeres mataron a sus hijas y se suicidaron después. ¿Desde qué condición humana se puede justificar a quiénes han infligido semejante dolor? Vladimir Gelfand, un joven soldado ucraniano, llevó a escondidas un diario aunque estaba rigurosamente prohibido por el Kremlin. Ahí dice: "(a las gatas alemanas) debemos destruirlas sin misericordia. Nuestros soldados sugieren apuñalarlas en sus genitales, pero yo solo las ejecutaría". Sin embargo, en su diario Gelfand va describiendo su creciente horror ante la conducta de sus camaradas. Narra numerosos encuentros con muchachas desnudas, sangrantes, violadas hasta por 20 hombres durante horas. Niñas que le piden que las mate. Lo que Feinman justifica, el chico ucraniano que había luchado contra los nazis en el sitio de Stalingrado, no. Las niñas fueron víctimas preciadas, peticiones de aborto en distintos distritos de Berlín “tienen reportes manuscritos por nenas “que denuncian violaciones en la sala de sus casas, frente a sus padres” (BBC, mayo de 2015). ¿Dónde están los “liberadores” de Berlín? El imperdible libro de Svetlana Aleksiévich, "La guerra no tiene rostro de mujer”, incluye testimonios de veteranos que cuentan como “pescaban” mujeres alemanas “y diez hombres violábamos a una chica. No había suficientes mujeres; toda la población escapaba del Ejército Rojo. Así pues, cogíamos niñas de doce o trece años. Si lloraba, le poníamos una cosa en la boca. Creíamos que era divertido. Ahora no puedo entender como fuimos capaces de hacerlo”, reflexiona, hundido en la vergüenza, un anciano. El soldado de Svetlana no comparte, como se ve, la comprensión de Feinman, que le diría que no es para tanto. Las violaciones fueron una política de Estado: cuando el Ejército Rojo inició su marcha hacia Alemania, llamada por la prensa soviética "la guarida de la bestia", se publicaron posters alentando a los soldados a mostrar su rabia: "Soldado: ahora estás en tierra alemana. Llegó la hora de la venganza". Recién en el invierno del 47-48 las autoridades soviéticas establecieron sanciones y confinaron las tropas a puntos de vigilancia y campamentos, separándolos de la población alemana. Todavía hoy las fuentes de información de los tribunales militares sobre las violaciones masivas permanecen clasificadas. Y el congreso ruso aprobó una ley en la que cualquiera que denigre la actuación de Rusia durante la Segunda Guerra Mundial enfrentará multas y hasta cinco años de prisión. O sea, sigue siendo una política de Estado. Respecto de la “violación en manada” comparto la objeción de una persona que comenta la nota. No hay ninguna “manada”. Hay un conjunto de soldados ejecutando una venganza que se juzga política a través del cuerpo de mujeres inermes. Qué diferencia con esos soldados alemanes y rusos que confraternizaban, impulsados por la propaganda bolchevique, en la línea de fuego sobre el fin de la Primera Guerra. Los hombres no son animales manejados por sus instintos. La idea de que cuando atacan a una mujer actúan guiados por una fuerza irrefrenable, animal, disimula malamente que la violencia sexual parte de otras esferas, la sujeción a los designios del capital, que pretende confinar a las mujeres al lugar de un objeto al servicio de las pulsiones “animales” de la otra mitad de la especie humana con el solo propósito de servirse de ambos. Muchas gracias.

	О "Хосе Пабло Фейнманне и стадном изнасиловании"
	26/08/2021 Дина Гинзбург
	Директор: Я хотел бы сослаться на замечание Хорхе Альтамиры относительно попытки оправдания Хосе Пабло Фейнмана массовых преступлений, совершённых Красной Армией в Германии. Характерным является также и радиомолчание по этой теме. В рамках так называемого «крупнейшего в истории явления массового изнасилования» подавляющее большинство преступлений произошло на территориях, контролируемых Советским Союзом. Советские солдаты подвергали сексуальному насилию женщин всех возрастов — от девочек до пожилых женщин. Общая оценка — до 2 миллионов жертв, из них около 100 000 только в Берлине. Многие женщины умерли в результате множественных изнасилований, зачастую совершённых группой мужчин. Некоторые — доведённые до отчаяния — покончили с собой, другие убили собственных дочерей, чтобы уберечь их от насилия, и затем тоже совершили самоубийство. В каком моральном измерении можно попытаться оправдать тех, кто причинил такую боль? Владимир Гельфанд, молодой украинский солдат, несмотря на строжайший запрет, вёл личный дневник. В одной из записей он цитирует настроения сослуживцев: «Немецких сук нужно уничтожать без пощады. Солдаты предлагают заколоть их через гениталии, но я бы просто казнил». Однако в других записях Гельфанд описывает нарастающий ужас перед поведением своих товарищей. Он наблюдает сцены, где изнасилованные девочки, обнажённые и истекающие кровью, просят убить их. По его словам, в течение нескольких часов одну девушку могли изнасиловать до двадцати мужчин. Эти сцены, которые Фейнман, вероятно, склонен объяснить контекстом «исторической мести», не вызывают ничего, кроме омерзения у молодого украинца, прошедшего Сталинград. Согласно данным BBC (май 2015 года), в документах, связанных с запросами на аборты в разных районах Берлина, содержатся рукописные показания девочек, изнасилованных прямо у себя дома — на глазах у родителей. Кто здесь «освободитель»? Книга Светланы Алексиевич У войны не женское лицо содержит свидетельства ветеранов, в которых они признаются: женщин «ловили, как рыбу», и когда их не хватало — брали 12–13-летних девочек. «Если она кричала — мы что-нибудь засовывали ей в рот. Нам казалось это забавным. Теперь я не понимаю, как мы могли это делать», — говорит один из них. Солдат Алексиевич не разделяет понимания Фейнмана. Последний, вероятно, сказал бы, что «всё не так однозначно». Насилие не было исключением или отклонением — оно фактически санкционировалось. Когда Красная Армия вступила на территорию Германии, официальная пропаганда назвала её «логовом зверя». Плакаты и лозунги призывали: «Солдат, ты на немецкой земле. Настал час мести!» Лишь зимой 1947–48 годов советские власти начали устанавливать ограничения и изоляционные меры, создавая лагеря и посты, чтобы отделить войска от немецкого гражданского населения. До этого времени преступления оставались безнаказанными. Даже сегодня документы о военных трибуналах, связанных с массовыми изнасилованиями, остаются засекреченными. А недавно принятый в России закон предусматривает до пяти лет заключения за «очернение памяти» о Великой Отечественной войне. Таким образом, отрицание фактов продолжает оставаться частью государственной политики. По поводу так называемого «группового насилия» стоит согласиться с тем, кто назвал это не спонтанной толпой, а актом политической мести, совершаемой солдатами над телами беззащитных женщин. Эти действия нельзя оправдывать «инстинктами». Человек не животное. Сексуальное насилие — это акт власти, а не вожделения. Это подчинение, встроенное в социальные и политические структуры. Подобно тому, как солдаты Первой мировой войны братались на фронте, ведомые интернационалистской пропагандой, воины Второй мировой были превращены в механизм насилия. Но корни этого насилия лежат не в природе человека, а в устройстве общества — в том числе в капиталистической системе, которая стремится ограничить женщин ролями объекта и трофея, — как «служебный» элемент инстинктов другой половины человечества.