08.05.202\0
 |
||
Violence Against Women:The Rape Of Berlin WW2 |
||
| |
||
|
Beevor – was educated at Sandhurst and served in the 11th Hussars (Prince Albert’s Own), an elite cavalry regiment. Beevor’s high reputation as a historian ensures that his claims will be taken seriously. Stalingrad was widely praised and awarded the prestigious Samuel Johnson Prize, the Wolfson Prize for History and the Hawthornden Prize. Beevor is careful to qualify any suggestion that what happened from 1944 onwards is in any way typical of male behaviour in peacetime. But he admits that he was “shaken to the core” to discover that Russian and Polish women and girls liberated from concentration camps were also violated. “That completely undermined the notion that the soldiers were using rape as a form of revenge against the Germans,” he said. His account of the siege of Berlin, however, promises to be more controversial. “In many ways the fate of the women and the girls in Berlin is far worse than that of the soldiers starving and suffering in Stalingrad.” To understand why the rape of Germany was so uniquely terrible, the context is essential. Operation Barbarossa, the Nazi invasion of Russia in 1941, began the most genocidal conflict in history. Perhaps 30 million inhabitants of the Soviet Union are now thought to have died during the war, including more than three million who were deliberately starved in German PoW camps. The Germans, having shown no quarter, could expect none in return. Their casualties were also on a vast scale. In the Battle of Berlin alone more than a million German soldiers were killed or died later in captivity, plus at least 100,000 civilians. The Soviet Union lost more than 300,000 men. Against this horrific background, Stalin and his commanders condoned or even justified rape, not only against Germans but also their allies in Hungary, Romania and Croatia. When the Yugoslav Communist Milovan Djilas protested to Stalin, the dictator exploded: “Can’t he understand it if a soldier who has crossed thousands of kilometres through blood and fire and death has fun with a woman or takes some trifle?” And when German Communists warned him that the rapes were turning the population against them, Stalin fumed: “I will not allow anyone to drag the reputation of the Red Army in the mud.” The rapes had begun as soon as the Red Army entered East Prussia and Silesia in 1944. In many towns and villages every female, aged from 10 to 80, was raped. Alexander Solzhenitsyn, the Nobel laureate who was then a young officer, described the horror in his narrative poem Prussian Nights: “The little daughter’s on the mattress,/Dead. How many have been on it/A platoon, a company perhaps?” But Solzhenitsyn was rare: most of his comrades regarded rape as legitimate. As the offensive struck deep into Germany, the orders of Marshal Zhukov, their commander, stated: “Woe to the land of the murderers. We will get a terrible revenge for everything.” By the time the Red Army reached Berlin its reputation, reinforced by Nazi propaganda, had already terrified the population, many of whom fled. Though the hopeless struggle came to an end in May 1945, the ordeal of German women did not. How many German women were raped? One can only guess, but a high proportion of at least 15 million women who either lived in the Soviet Union zone or were expelled from the eastern provinces. The scale of rape is suggested by the fact that about two million women had illegal abortions every year between 1945 and 1948.
It was not until the winter of 1946-47 that the Soviet authorities, concerned by the spread of disease, imposed serious penalties on their forces in East Germany for fraternising with the enemy. Soviet soldiers saw rape, often carried out in front of a woman’s husband and family, as an appropriate way of humiliating the Germans, who had treated Slavs as an inferior race with whom sexual relations were discouraged. Russia’s patriarchal society and the habit of binge-drinking were also factors, but more important was resentment at the discovery of Germany’s comparative wealth. The fact, highlighted by Beevor, that Soviet troops raped not only Germans but also their victims, recently liberated from concentration camps, suggests that the sexual violence was often indiscriminate, although far fewer Russian or Polish women were raped when their areas were liberated compared to the conquered Germans. Jews, however, were not necessarily regarded by Soviet troops as fellow victims of the Nazis. The Soviet commissars had commandeered German concentration camps in order to incarcerate their own political prisoners, who included “class enemies” as well as Nazi officials, and their attitude towards the previous inmates was, to say the least, unsentimental. As for the millions of Russian prisoners or slave workers who survived the Nazis: those who were not executed as traitors or sent to the Gulag could count themselves lucky. The women among them were probably treated no better than the Germans, perhaps worse. The rape of Germany left a bitter legacy. It contributed to the unpopularity of the East German communist regime and its consequent reliance on the Stasi secret police. The victims themselves were permanently traumatized: women of the wartime generation still refer to the Red Army war memorial in Berlin as “the Tomb of the Unknown Rapist”. Source: By
Daniel Johnson
THE RAPE OF BERLIN Note: Some readers may find this story disturbing. The USSR’s role in the defeat of Nazi Germany World War Two 70 years ago is seen as the nation’s most glorious moment. But there is another story – of mass rapes by Soviet soldiers of German women in the dying days of the war. |
||
 |
||
|
Vladimir Gelfand, a young Jewish lieutenant from central Ukraine, wrote with extraordinary frankness from 1941 through to the end of the war, despite the Soviet military’s ban on diaries, which were seen as a security risk. In February 1945, Gelfand was stationed by the Oder River dam, preparing for the final push on Berlin, and he describes how his comrades surrounded and overpowered a battalion of women fighters. “The captured German female cats declared they were avenging their dead husbands,” he writes. “They must be destroyed without mercy. Our soldiers suggest stabbing them through their genitals but I would just execute them.” It gets worse. One of the most revealing passages in Gelfand’s diary is dated 25 April, once he had reached Berlin. Gelfand was whirling around on a bicycle by the River Spree, the first time he’d ever ridden one, when he came across a group of German women carrying suitcases and bundles. |
||
 |
||
|
In broken German, he asked them where they were going and why they had left their homes. “With horror on their faces, they told me what had happened on the first night of the Red Army’s arrival,” he writes. “‘They poked here,’ explained the beautiful German girl, lifting up her skirt, ‘all night. They were old, some were covered in pimples and they all climbed on me and poked – no less than 20 men,’ she burst into tears. “‘They raped my daughter in front of me,’ her poor mother added, ‘and they can still come back and rape her again.’ This thought horrified everyone. “‘Stay here,’ the girl suddenly threw herself at me, ‘sleep with me! You can do whatever you want with me, but only you!'” By this stage, German soldiers had been guilty of sexual violence and other horrors in the Soviet Union for almost four years, as Gelfand had become aware as he fought his way to Berlin. “He went through so many villages in which the Nazis had killed everyone, even small children. And he saw evidence of rape,” says his son, Vitaly. |
||
 |
||
| Vitaly Gelfand discovered his father’s diary after he died | ||
|
The Wehrmacht was supposedly a well-ordered force of Aryans who would never contemplate sex with untermenschen. But the ban was ignored, says Oleg Budnitsky, a historian at the Higher School of Economics in Moscow. Nazi commanders were in fact so concerned about venereal disease that they established a chain of military brothels throughout the occupied territories. It’s hard to find direct evidence of how the German soldiers treated Russian women – many victims never survived – but in the German-Russian Museum in Berlin, director Jorg Morre shows me a photograph taken in Crimea from a German soldier’s personal wartime album. A woman’s corpse is sprawled on the ground. “It looks like she was killed by raping, or after the rape. Her skirt is pulled up and the hands are in front of the face,” he says. “It’s a shocking photo. We had discussions in the museum, should we show the photos – this is war, this is sexual violence under German policy in the Soviet Union. We are showing war. Not talking about war but showing it.” As the Red Army advanced into what the Soviet press called “the lair of the fascist beast” posters encouraged troops to show their anger: “Soldier: You are now on German soil. The hour of revenge has struck!” |
||
 |
||
| In fact, the political department of the 19th Army, which fought its way into Germany along the Baltic Coast, declared that a true Soviet soldier would be so full of hatred that he would be repulsed by sex with Germans. But once again soldiers proved the ideologists wrong. While researching his 2002 book, Berlin, The Downfall, historian Antony Beevor found documents about sexual violence in the state archive of the Russian Federation. They were sent by the NKVD, the secret police, to their boss, Lavrentiy Beria, in late 1944. “These were passed on to Stalin,” says Beevor. “You can actually see from the ticks whether they’ve been read or not – and they report on the mass rapes in East Prussia and the way that German women would try to kill their children, and kill themselves, to avoid such a fate.” Another wartime diary, this time kept by the fiancee of an absent German soldier, shows that some women adapted to the appalling circumstances, in order to survive. Starting on 20 April 1945, 10 days before Hitler’s suicide, the anonymous author is, like Vladimir Gelfand, brutally honest, with razor-sharp powers of observation and occasional flashes of gallows humour. Describing herself as “a pale-faced blonde always dressed in the same winter coat”, the diarist paints vivid pictures of her neighbours in the bomb shelter beneath her Berlin apartment block, including a “young man in grey trousers and horn-rimmed glasses who on closer inspection turns out to be a young woman” and three elderly sisters, “all dressmakers, huddled together like a big black pudding”. |
||
 |
||
| As they await the arrival of the Red Army, they joke “better a Russky on top than a Yank overhead” – rape is preferable to being pulverised by bombs. But when the soldiers reach their basement and try to haul women out, they beg the diarist to use her Russian language skills and complain to the Soviet command. Braving the chaos on the rubble strewn streets, she manages to find a senior officer. He shrugs his shoulders. Despite Stalin’s decree banning violence against civilians, he says, “It happens anyway.” The officer returns to the cellar with her and reprimands the soldiers, but one is seething with fury. “‘What do you mean? What did the Germans do to our women!’ He is screaming: ‘They took my sister and…’ The officer calms the man down and gets them outside.” But when the diarist steps back into the corridor to check they have gone, the men have been lying in wait and grab her. She is brutally raped and nearly strangled. The terrified neighbours, or “cave dwellers” as she calls them, had slammed the basement door shut. “Finally the two iron levers open. Everyone stares at me,” she writes. “My stockings are down to my shoes, I’m still holding on to what’s left of my suspender belt. I start yelling ‘You pigs! Here they rape me twice in a row and you leave me lying like a piece of dirt!'” Eventually the diarist realises that she needs to find one “wolf” to stave off gang rape by the “male beasts”. The relationship between aggressor and victim becomes less violent, more transactional – and more ambiguous. She shares her bed with a senior officer from Leningrad with whom she discusses literature and the meaning of life. “By no means could it be said that the major is raping me,” she writes. “Am I doing it for bacon, butter, sugar, candles, canned meat? To some extent I’m sure I am. In addition, I like the major and the less he wants from me as a man, the more I like him as a person.” |
||
 |
||
| Many of the diarist’s neighbours made similar deals with the conquerors in the ruins of Berlin. When the diary was published in German in 1959 under the title A Woman in Berlin, the author’s frank account of the choices she made to survive was attacked for “besmirching the honour” of German women. Not surprisingly, she refused to allow the book to be republished until after her death. Seventy years after the end of the war, new research on sexual violence committed by all the Allied forces – American, British and French as well as Soviet – is still emerging. But for years the subject slid under the official radar. Few reported it and even fewer would listen. Besides the social stigma, in East Germany it was sacrilegious to criticise Soviet heroes who had defeated fascism while across the Wall in the West, the guilt for Nazi crimes made German suffering unmentionable. What was the scale of the rapes? The most often quoted number is a staggering 100,000 women in Berlin and two million on German territory. That figure – hotly debated – was extrapolated from scant surviving medical records. In a former munitions factory which now houses the State Archive, Martin Luchterhand shows me an armful of blue cardboard folders. These contain abortion records dated July to October 1945 from Neukolln, just one of Berlin’s 24 districts – it’s a small miracle that they survived intact. Abortions were illegal in Germany according to Article 218 of the penal code, but Luchterhand says “there was a small window for those women because of that special situation of the mass rapes in 1945″. Altogether 995 pleas for abortion were approved by this one district office in Berlin office between June 1945 to 1946. The files contain over 1,000 fragile scraps of paper of different colours and sizes. In childish round handwriting, one girl testifies that she was assaulted in the living room of her home in front of her parents. We will probably never know the true scale of the rapes. Soviet military tribunals and other sources remain classified. The Russian parliament recently passed a law which says that anyone who denigrates Russia’s record in World War Two could face fines and up to five years in prison. Vera Dubina, a young historian at the University of Humanities in Moscow, says she knew nothing of the rapes until a scholarship took her to Berlin. She later wrote a paper on the subject but struggled to get it published. “The Russian media reacted very aggressively,” she says. “People only want to hear about our glorious victory in the Great Patriotic War and now it is getting harder to do proper research.” (bbc.com)
A German girl being led from a Berlin train station – having been gang-raped by Polish youths (typically, war orphans) who regularly boarded trains to rob or rape German refugees fleeing Poland (pinterest) |
||
 |
||
| On June 22nd, 1941, Nazi Germany initiated Operation Barbarossa, the massive invasion of the Soviet Union. Denis Chrissikos examines the evolution of the Red Army from its disastrous performance in Operation Barbarossa’s opening stages to the fall of Berlin in 1945. In July 1942, the situation improved by refashioning the Red Army’s command structure. The officer corps was cleared of incompetent leaders, replacing the older generation with younger, more professional officers with recent battle experience: officers like Georgy Zhukov, Vasily Chuikov (commander of the famous 62nd Army at Stalingrad), and Ivan Konev. Commanders gained increasing autonomy in their execution of battle plans; emphasis was now placed upon skill and a culture of professionalism rather than class or political background. To make up for the catastrophic losses in the opening stages of the war, up to 800,000 women were recruited throughout the war beginning in 1942, and new reserves of younger men were tapped, bringing the total count of Soviet troops to six million by the end of 1942. Military units were reorganized to increase cohesiveness and radio technology was widely employed. The results of these improvements manifested themselves from Operation Uranus and onwards. Operation Uranus was preceded by a colossal concentration of Red Army forces that went nearly unnoticed by German military intelligence. The turning point of the Nazi-Soviet War, Operation Citadel, became a victory for the Red Army thanks to the dense defensive zone created by Zhukov that withstood German assaults. Citadel was the first time Soviet forces did not retreat en masse in the face of a German summer offensive. (http://russia-eastern-republic.com/)
“Kill! Kill! In the German race there is nothing but evil. Stamp out the fascist beast once and for all in its lair! Use force and break the racial pride of these German women. Take them as your lawful booty. Kill! As you storm forward. Kill! You gallant soldiers of the Red army.” Ilya Ehrenburg |
||
 |
||
| Partially naked German woman, raped and murdered, Metgethen massacre in Königsberg, East Prussia, 1945 | ||
 |
||
| Picture taken by the Sicherheitspolizei, the original caption states that the two women show signs of rape | ||
 |
||
| RAPE OF GERMAN WOMEN: WHEN THE COUNTRY LOST THE WAR IN 1945 | ||
| Murdered German woman | ||
| |
||
| The photo below, far right, was smuggled out of Danzig by US news sources and shows a public hanging of 11 “war criminals” consisting of 10 Germans, four of whom were women. A crowd of 35,000 watched as the cars the victims had been forced to stand on drove away, leaving them dangling from the ropes. These events took place in all communist occupied formerly German areas. (revisionist.net) | ||
 |
||
 |
||
| Hellstorm: The Rape of Germany (Documentary Preview) | Renegade Tribune | ||
©
Cloud Mind
|
||
Насилие в отношении женщин: изнасилование Берлина. Вторая мировая война |
||
| |
||
|
Масштаб изнасилований, совершённых Красной армией в последние месяцы нацистской Германии, оказался гораздо большим, чем предполагалось ранее. К такому выводу приходит британский военный историк Энтони Бивор — автор международного бестселлера «Сталинград». В своей новой работе он утверждает, что жертвами сексуального насилия со стороны советских солдат стали не только миллионы немецких женщин, но и русские и польские женщины, освобождённые из концентрационных лагерей. Бивор — выпускник военной академии Сандхерст и офицер элитного 11-го гусарского полка британской армии. Его высокая репутация как историка, получившего премии Сэмюэла Джонсона, Вольфсона и Хоторндена, придаёт особый вес его выводам. Он подчёркивает, что не считает насилие нормой для поведения мужчин в мирное время, но признаёт: «Меня потрясло до глубины души, когда я обнаружил, что даже освобождённые узницы концлагерей становились жертвами изнасилований». Эти факты подрывают распространённую версию о том, будто изнасилования были исключительно актом мести по отношению к немцам. Особенно болезненно Бивор описывает судьбу женщин и девушек в Берлине весной 1945 года: «Во многих отношениях их участь была даже страшнее, чем у солдат, страдавших от голода и холода в Сталинграде». Чтобы осмыслить жестокость тех событий, необходим исторический контекст. Операция «Барбаросса» — нацистское вторжение в СССР в 1941 году — положила начало самому геноцидному конфликту в истории. По оценкам, за годы войны погибли до 30 миллионов граждан Советского Союза, включая более трёх миллионов пленных, умерших от голода и целенаправленных убийств в немецких лагерях. На фоне стольких потерь в советском обществе и командовании царила атмосфера молчаливого оправдания мести. Изнасилования становились инструментом унижения врага и — в глазах некоторых — заслуженной расплатой. Когда югославский коммунист Милован Джилас выразил протест Иосифу Сталину по поводу насилия, тот вспылил: «Разве он не понимает? Солдат, который прошёл тысячи километров через кровь, огонь и смерть, имеет право на развлечение или небольшую награду». Когда же немецкие коммунисты предупредили о том, что массовые изнасилования вызывают ярость среди населения и подрывают доверие к новой власти, Сталин резко ответил: «Я никому не позволю втоптать в грязь честь Красной армии». Сексуализированное насилие началось уже в 1944 году, с наступлением Красной армии на Восточную Пруссию и Силезию. В некоторых населённых пунктах насилию подвергались практически все женщины — от 10 до 80 лет. Александр Солженицын, будущий Нобелевский лауреат, тогда служивший в рядах Красной армии, описал эти события в поэме «Прусские ночи»: «На матрасе — мёртвая дочка. / Маленькая. Сколько их было? / Взвод, может быть? Или целая рота?» Эти строки — одна из первых художественных попыток осмыслить не только героизм, но и ужасные тени победы. Однако Александр Солженицын, осмелившийся описать массовые изнасилования в своей поэме «Прусские ночи», был редким исключением. Большинство его сослуживцев считали насилие вполне допустимым. Когда наступление Красной Армии углубилось вглубь Германии, маршал Георгий Жуков отдал приказ, в котором говорилось: «Горе земле убийц. Мы отомстим ужасно за всё!» К моменту штурма Берлина репутация Красной Армии — усиленная нацистской пропагандой — уже внушала ужас гражданскому населению. Многие немцы бежали, предчувствуя катастрофу. И хотя военные действия закончились в мае 1945 года, страдания женщин только начинались. Сколько немецких женщин подверглись насилию, доподлинно неизвестно. Можно лишь предполагать, учитывая, что около 15 миллионов женщин находились на территориях, контролируемых Советским Союзом или депортированных из восточных провинций. Масштабы насилия косвенно подтверждаются: с 1945 по 1948 год в Германии было зафиксировано около двух миллионов подпольных абортов — почти все они связаны с последствиями изнасилований. Только в зимние месяцы 1946–1947 годов, встревоженные распространением венерических заболеваний, советские власти начали вводить более жёсткие меры против «братания с врагом» среди своих солдат в Восточной Германии. Для многих бойцов Красной Армии изнасилование — даже в присутствии мужа или семьи жертвы — становилось способом унижения нации, которая презирала славян и считала их «расово неполноценными». На поведение солдат также влияли культурные установки патриархального советского общества и повсеместная доступность алкоголя. Однако, как подчёркивает Энтони Бивор, особенно сильную роль играло потрясение от увиденного: материальное изобилие Германии, столь разительно отличавшееся от бедности Советского Союза, вызывало гнев и зависть. Согласно Бивору, особенно поразительно то, что насилие часто было лишено логики «мести»: советские солдаты изнасиловали не только немецких женщин, но и тех, кого считалось жертвами нацизма — русских и польских узниц, только что освобождённых из концлагерей. Хотя на территориях, освобождаемых от немцев, такие случаи были редки, на немецкой земле насилие стало почти повсеместным. Еврейские женщины, несмотря на пережитый Холокост, не всегда воспринимались как жертвы. После войны советские комиссары нередко использовали бывшие нацистские концлагеря для содержания собственных «врагов народа», и отношение к заключённым было в лучшем случае равнодушным. Миллионы советских военнопленных и остарбайтеров, выживших в нацистской неволе, сами нередко становились жертвами. Те, кого не расстреляли как предателей и не отправили в ГУЛАГ, могли считать себя счастливыми. Женщины среди них, как предполагается, подвергались не меньшему насилию, чем немки, а нередко — и более жестокому обращению. Насилие Красной Армии в Германии оставило глубокий след. Оно способствовало отчуждению восточных немцев от коммунистического режима и породило страх, усиливший зависимость ГДР от репрессивного аппарата Штази. Жертвы этих преступлений навсегда остались с психологическими травмами. До сих пор многие женщины военного поколения называют мемориал Советской армии в Берлине «могилой неизвестного насильника». Источник: Дэниел Джонсон, The Telegraph, Лондон ***
Изнасилование
Берлина
Примечание: некоторые читатели могут найти эту историю неприятной
Роль Советского Союза в разгроме нацистской Германии во Второй мировой войне 70 лет назад по праву считается одним из самых славных моментов в истории страны. Однако существует и другая, менее обсуждаемая сторона этой истории — масштабные изнасилования, совершённые советскими солдатами в отношении немецких женщин в последние дни войны. |
||
|
||
|
Владимир Гельфанд, молодой еврейский лейтенант из центральной Украины, вёл дневники с поразительной откровенностью с 1941 года вплоть до окончания войны — несмотря на категорический запрет советским военнослужащим фиксировать свои мысли на бумаге. Такие записи считались потенциальной угрозой государственной безопасности. В феврале 1945 года Гельфанд находился у Одерской плотины, готовясь к финальному наступлению на Берлин. В своих записях он описывает, как его подразделение столкнулось с батальоном женщин-бойцов, которых удалось окружить и одолеть. «Пленные немецкие кошки заявили, что мстят за погибших мужей», — пишет он. «С такими нельзя проявлять жалость. Некоторые наши солдаты предлагают заколоть их через гениталии. Я бы просто их расстрелял». Дальнейшие записи становятся ещё более тревожными. Один из самых ярких и тяжёлых эпизодов в дневнике датирован 25 апреля, уже в самом Берлине. Гельфанд впервые в жизни едет на велосипеде вдоль реки Шпрее, когда сталкивается с группой немецких женщин. У них в руках чемоданы и узлы. |
||
|
||
|
На ломаном немецком он спросил их, куда они идут и почему покинули свои дома. «С ужасом на лицах они рассказали мне, что произошло в первую ночь прибытия Красной Армии», — пишет он. «Они тыкали сюда, — объяснила красивая немецкая девушка, приподнимая юбку. — Всю ночь. Они были старыми, некоторые — покрыты прыщами, и все они лезли на меня и тыкали… не менее двадцати человек», — она заплакала. «Они изнасиловали мою дочь у меня на глазах, — добавила её несчастная мать, — и они всё ещё могут вернуться и изнасиловать её снова». Одна эта мысль ужасала всех. «Останься здесь, — девушка внезапно бросилась ко мне. — Спи со мной! Со мной ты можешь делать всё, что захочешь — но только ты!» К тому моменту Гельфанд уже знал, что немецкие солдаты в течение почти четырёх лет были виновны в сексуальном насилии и других ужасах на территории Советского Союза, пока он продвигался к Берлину. «Он прошёл через множество деревень, в которых нацисты убили всех — даже маленьких детей. И он видел доказательства постоянных изнасилований», — говорит его сын Виталий. |
||
|
||
| Виталий Гельфанд обнаружил дневник своего отца после его смерти | ||
|
Вермахт считался упорядоченной силой арийцев, которые никогда бы не помыслили о сексуальных контактах с «низшими народами». Но этот запрет часто игнорировался, утверждает Олег Будницкий, историк из Высшей школы экономики в Москве. Нацистское командование настолько опасалось распространения венерических заболеваний, что создало на оккупированных территориях сеть военных борделей. Прямые доказательства того, как немецкие солдаты обращались с русскими женщинами, найти трудно — многие жертвы не пережили насилия. Однако в Немецко-русском музее в Берлине его директор Йорг Морре показывает фотографию из личного военного альбома немецкого солдата, сделанную в Крыму. На ней — труп женщины, брошенный на земле. «Похоже, она была убита в результате изнасилования или сразу после него. Её юбка задрана, а руки прикрывают лицо», — говорит он. «Это шокирующее фото. Мы долго обсуждали, стоит ли его выставлять. Но это война. Это сексуальное насилие, часть политики нацистской Германии на советской территории. Мы должны не просто говорить о войне, мы должны её показывать.» Когда Красная Армия
приближалась к тому, что советская пропаганда называла «логовом
фашистского зверя», плакаты призывали солдат направить свой гнев: |
||
|
||
|
На самом деле политический отдел 19-й армии, прорвавшейся в Германию вдоль побережья Балтийского моря, утверждал, что настоящий советский солдат должен быть настолько преисполнен ненависти к немцам, что его должно отвращать само представление о сексе с ними. Но и в этом случае солдаты показали, что идеологи ошибаются. Во время работы над своей книгой «Берлин. Падение 1945», изданной в 2002 году, историк Энтони Бивор обнаружил документы о сексуализированном насилии в Государственном архиве Российской Федерации. НКВД, советская тайная полиция, направила эти отчёты своему руководителю Лаврентию Берии в конце 1944 года. «Они были переданы Сталину», — отмечает Бивор. «И мы знаем, что он их действительно читал — на документах видны его визы. В них сообщалось о массовых изнасилованиях в Восточной Пруссии, о том, как немецкие женщины пытались убить своих детей и покончить с собой, чтобы избежать участи, которая их ожидала». Другой дневник времён войны, на этот раз написанный невестой отсутствующего немецкого солдата, показывает, что некоторые женщины пытались приспособиться к кошмарным условиям, чтобы выжить. Начиная с 20 апреля 1945 года — за десять дней до самоубийства Гитлера — анонимная авторка, как и Владимир Гельфанд, отличается безжалостной честностью, невероятной наблюдательностью и редкими вспышками чёрного юмора. Описывая себя как «блондинку с бледным лицом, постоянно в одном и том же зимнем пальто», она рисует живые сцены из бомбоубежища под своим берлинским многоквартирным домом. Среди соседей — «молодой человек в серых брюках и очках в роговой оправе, который при ближайшем рассмотрении оказывается молодой женщиной», а также три пожилые сестры — «все портнихи, сгрудившиеся вместе, как один большой чёрный пудинг». |
||
|
||
|
Ожидая прибытия Красной Армии, женщины в подвале пытаются шутить: «Лучше русский сверху, чем янки над головой» — мол, изнасилование всё же предпочтительнее, чем воздушные бомбардировки американцев. Но когда советские солдаты находят их убежище и начинают вытаскивать женщин наружу, они умоляют автора дневника воспользоваться знанием русского языка и пожаловаться командованию. Пробираясь сквозь завалы на усыпанных щебнем улицах, ей действительно удаётся найти старшего офицера. Тот пожимает плечами. Несмотря на официальный приказ Сталина, запрещающий насилие против гражданского населения, он признаёт: «Всё равно происходит». Офицер сопровождает её обратно в подвал и делает строгий выговор солдатам. Один из них, сдерживая ярость, вдруг взрывается: «Что вы имеете в виду? А что немцы сделали с нашими женщинами?!» — кричит он. — «Они увели мою сестру и…» Офицер усмиряет солдата и выводит обоих на улицу. Но когда женщина возвращается в коридор, чтобы убедиться, что они ушли, выясняется, что мужчины прятались в темноте. Они хватают её. Следует жестокое изнасилование. Она почти задыхается. Испуганные соседи — «обитатели пещер», как она их называет, — захлопывают дверь подвала перед её лицом. «Наконец железные запоры открываются. Все смотрят на меня», — пишет она. «Мои чулки спущены до ботинок, я всё ещё держу в руке остатки подтяжек. Я кричу: ‘Вы, свиньи! Они насилуют меня дважды подряд, а вы оставляете меня валяться, как грязный лоскут!’» Постепенно женщина понимает: единственный способ избежать групповых изнасилований — выбрать одного «волка» среди «самцов-зверей». Так насилие приобретает менее жестокий, но более сложный характер: граница между агрессором и жертвой становится размыта. Вскоре она делит кровать с пожилым офицером из Ленинграда. Они разговаривают о литературе, о смысле жизни. «Нельзя сказать, что майор насилует меня», — пишет она. «Я делаю это ради бекона, масла, сахара, свечей, мясных консервов. В каком-то смысле — я уверена — это делаю я. К тому же майор мне нравится. И чем меньше он хочет меня как женщину, тем больше он мне нравится как человек». |
||
|
||
| Многие соседи автора дневника заключили аналогичные сделки с завоевателями на руинах Берлина. Когда дневник был впервые опубликован в 1959 году на немецком языке под заголовком «Женщина в Берлине», откровенный рассказ о выборе, который автор сделала ради выживания, вызвал бурю критики за «позор немецкой женщины». Неудивительно, что она отказалась разрешить переиздание книги при жизни. Спустя более семидесяти лет после окончания войны появляются всё новые исследования сексуального насилия, совершённого союзными армиями — не только советской, но и американской, британской и французской. Долгое время эта тема ускользала от общественного внимания: сообщали о ней немногие, а слушать готовы были ещё меньше. Кроме социальной стигмы, в Восточной Германии критика в адрес советских солдат — героев, победивших фашизм — считалась святотатством. А чувство вины за преступления нацистов делало любые страдания немцев после войны почти недопустимыми. Каков был истинный масштаб изнасилований? Наиболее часто упоминаемая цифра — ошеломляющие 100 000 женщин только в Берлине и около двух миллионов по всей Германии. Эта оценка, хотя и остаётся предметом споров, была выведена на основании немногих сохранившихся медицинских документов. В здании бывшего завода по производству боеприпасов, где сегодня находится Государственный архив, историк Мартин Люхтерханд показывает пачки синих картонных папок. Они содержат заявления на аборты, поданные с июля по октябрь 1945 года в районе Нойкёльн — всего лишь одном из 24 районов Берлина. Чудо, что эти записи уцелели. Аборты в Германии тогда были запрещены статьёй 218 Уголовного кодекса, но, как объясняет Люхтерханд, «для этих женщин на короткое время открылось “окно возможностей” из-за особых обстоятельств — массовых изнасилований весной 1945 года». В период с июня 1945 по 1946 год районное управление одобрило 995 заявлений на аборт. В папках — более тысячи ветхих листков разных цветов и форматов. На одном, написанном детским, округлым почерком, девушка сообщает, что на неё напали прямо в гостиной, в присутствии родителей. Скорее всего, мы никогда не узнаем полной картины происходившего. Материалы советских трибуналов и другие архивные источники остаются засекреченными. Российский парламент недавно принял закон, предусматривающий штрафы и до пяти лет тюрьмы за «клевету на подвиг» во Второй мировой войне. Вера Дубина, молодой историк из Московского гуманитарного университета, говорит, что впервые узнала об изнасилованиях только после научной стажировки в Берлине. Позже она написала статью по этой теме — и столкнулась с непреодолимыми трудностями при попытке её опубликовать. «Российские СМИ отреагировали крайне агрессивно, — рассказывает она. — Люди хотят слышать только о нашей великой победе в Великой Отечественной войне. А теперь становится всё труднее проводить честные, непредвзятые исследования». (BВС.com)
***
Немецкую девушку ведут прочь от берлинского вокзала. Она только что пережила изнасилование. Нападение совершили польские подростки — зачастую сироты войны, которых война оставила без родителей и без моральных ориентиров. Такие юноши, как рассказывают очевидцы, регулярно садились в поезда, приходившие с востока, чтобы грабить немецких беженцев или насиловать женщин, пытавшихся спастись бегством из послевоенной Польши. |
||
|
||
| 2 июня 1941 года нацистская Германия начала операцию «Барбаросса», - массовое вторжение в Советский Союз. Денис Криссикос исследует эволюцию Красной Армии от ее катастрофических результатов на первых этапах операции «Барбаросса» до падения Берлина в 1945 году. В июле 1942 г. ситуация улучшилась за счет изменения структуры командования Красной Армии. Офицерский корпус был очищен от некомпетентных лидеров, заменив старшее поколение более молодыми, более профессиональными офицерами с недавним боевым опытом: офицерами, такими как Георгий Жуков, Василий Чуйков (командующий знаменитой 62-й армией под Сталинградом) и Иван Конев. Командующие получили все большую автономию в выполнении планов сражений; акцент теперь был сделан на умении и культуре профессионализма, а не на классовой или политической принадлежности. Чтобы компенсировать катастрофические потери на начальных этапах войны, в течение всей войны, начавшейся в 1942 году, было набрано до 800 000 женщин, и были задействованы новые резервы молодых мужчин, в результате чего общее число советских войск к концу года достигло шести миллионов. 1942 г. Воинские части были реорганизованы для повышения сплоченности, и радиотехнологии широко использовались Результаты этих улучшений проявились от Операции Уран и далее. Операции Уран предшествовала колоссальная концентрация сил Красной Армии, которая была почти незамечена немецкой военной разведкой. Поворотным пунктом нацистско-советской войны, Операцией Цитадель, стала победа Красной Армии благодаря плотной оборонительной зоне, созданной Жуковым, которая выдержала немецкие атаки. Цитадель была первым разом, когда советские войска не отступали массово перед лицом немецкого летнего наступления. (Http://russia-eastern-republic.com/) "Убивай! Убивай! В немецкой расе нет ничего, кроме зла. Избавьтесь от фашистского зверя раз и навсегда в его логове! Используйте силу и разбейте расовую гордость этих немецких женщин. Возьми их как свою законную добычу. Убивай! Как вы штурмовать вперед. Убивайте! Вы доблестные солдаты Красной армии." — Илья Эренбург |
||
|
||
| Частично голая немка, изнасилованная и убитая, резня в Метенигене в Кенигсберге, Восточная Пруссия, 1945 г. | ||
|
||
| На снимке, сделанном Sicherheitspolizei, в оригинальной подписи указано, что у двух женщин есть признаки изнасилования | ||
|
||
| Изнасилование немки: когда страна проиграла войну в 1945 год | ||
| Убийство немецких женщин | ||
| |
||
| Фотография внизу была вывезена контрабандным путём из Данцига американскими новостными источниками. Она запечатлела публичную казнь 11 «военных преступников», среди которых — десять немцев, четверо из них женщины. Толпа из 35 000 человек наблюдала за тем, как машины, на которых стояли осуждённые, отъезжали прочь, оставляя тела повешенных раскачиваться на верёвках. Подобные казни происходили во всех бывших немецких районах, оккупированных коммунистами. (Revisionist.net) | ||
|
||
|
||
| Адская буря: изнасилование Германии (документальный превью) | Renegade Tribune | ||
английский язык